9 октября 2001
Ну, вот оно, значит, и началось.
И хотя мы все знали, что оно неизбежно начнется, и даже ждали, когда начнется, началось, как всегда неожиданно, и даже не началось, а обрушилось на головы, как снежная лавина – война.
В темно-зеленой мути на экране телевизоров летали какие-то белые мушки и ведущий, взволнованный, кажется, не столько трагизмом происходящего, сколько важностью отведенной ему роли, объяснил, сто белые мушки – не что иное, как разрывы снарядов противовоздушной обороны талибов, и не преминул извиниться за качество картинки.
Да, картинка и впрямь была не очень, прямо скажем неприятная картинка, что-то похожее на некую человеческую субстанцию, на какие-то выделения организма, многократно увеличенные микроскопом.
Но картинку быстро наладили, спасибо им, и даже показали полет американской ракеты морского базирования, очень отчетливо показали.
Чужая беда (пока еще чужая), явилась перед нашим взором так, как мы привыкли в последнее время, чтобы она являлась, - в виде красочного, хорошо оформленного телевизионного шоу.
И этой самой привычкой – к бесчисленным трупам и катастрофам на экране мы как бы уже были подготовлены к тому, чтобы не то что не ужаснуться, но и не очень расстроиться.
Картинка она и есть картинка, не больше, не меньше.
Не удивило также и общее оживление идиотов, чувство их необыкновенной востребованности в эти дни и минуты.
Вспомнились слова старой песенки Булата Окуджавы: “ И еще много дураков порадует бравое пение солдат”.
Одни идиоты призывали мочить талибов в сортире, другие идиоты призывали мочить в сортире американцев, британцев, израильтян…
Одни идиоты объявляли крестовый поход, другие джихад…
Христианский идиотизм был неотличим от мусульманского или иудейского.
На самом деле мы стали свидетелями торжества мирового интернационала кретинов. Пробил, что называется их час.
Они наконец-то углубились в то, что любят больше всего на свете: в так называемую аналитику, в консультативные встречи, оперативные совещания, в ночные бдения в своих подземных бункерах, любимое занятие идиотов заседать по ночам в бункерах.
Они поняли, что теперь могут тратить безнаказанно направо и налево наши денежки, никто с них за это не спросит, ну как же, такая тревожная обстановка.
На протяжении всего минувшего века они два раза погружали мир в огонь кровавой бойни и теперь снова собираются сделать это.
Когда говорят пушки, музы молчат.
На самом деле молчат не только музы, молчит сам здравый смысл.
На задний план отходят обыкновенные человеческие дела.
Замолкают разговоры о свободе прессы, о правах человека, об экологической опасности, об отсутствия правосудия, о том, что духовная жизнь общества находится на критической отметке.
Никто и не пикнет, что в стране в хозяйственном смысле конь не валялся, а кому и пикать, если даже “отечество”, не выдержав политической независимости, слилось с “Единством”.
Прямо у нас на глазах сбывается вроде бы сумасбродный проект Козмы Пруткова – так, во всяком случае когда-то казалось, что сумасбродный, – о введении единомыслия в России.
И как всегда трагическое никогда не приходит одно, а всегда рука об руку со смешным, курьезным.
В тюремной больнице в Майями, в женском отделении скончал свои дни в возрасте 68 лет последний сын великого Эрнеста Хемингуэя Грегори.
Просто глаза на лоб – почему в женском? А дело в том, что пять последних лет своей жизни Грегори провел как женщина, решившись на операцию по изменению пола.
В тюрьму Грегори ( правда уже не Грегори, а Глория) попал, или попала за оскорбление общественной нравственности: где-то по пьянке сия особа демонстрировала свои обновленные гениталии.
Говорят, Грегори не очень-то высоко оценивал литературное наследие своего отца, называя его нобелевское творение “Старик и море” слащавым экзерсизом.
Есть какой-то печальный и в то же время иронический урок в том, что сын писателя фронтовика, кумира не одного поколения читателей, человека, слывшего олицетворением романтики приключений, самой мужественности завершил свой земной путь в образе дамы, недобрыми словами поминая своего папашу.