13 февраля 2002

.. И все это называется одним словом – любовь. Как будто это что-нибудь объясняет. Как будто вообще можно понять, почему, например, эта с этим, а не с тем?.. А этот вон с той… А та вон, может быть, и хотела бы быть с этим, но ему почему-то вынь да положь вон ту… И что он в ней, спрашивается, нашел?..

А любовь, говорят. И точка. Как будто это что-нибудь объясняет.

А иногда – такой мордоворот!.. А с ним такая идет – в общем-то, очень даже ничего…

А иногда – ну такая дура!.. А он и кандидат, и Шекспира в подлиннике – почему, спрашивается? А тебе говорят, что ж вы хотите, любовь?

А иногда живут, живут 30 лет, и дети и дачный участок, и гараж – ракушка. А потом вдруг – бац! – и разошлись.

Почему? Чего им не жилось-то?

А любовь, говорят, закончилась.

Смешные, конечно, эти американцы. У них просто так на женщину посмотришь – уже сексуальное домогательство. Говорят, дошло до того, что американские мужчины глаза поднять боятся, так и ходят, уставясь в землю. И чтобы женщину вперед в дверь пропустить или там пальто подать – тоже не дай Бог, могут и дело пришить.

Не понимаю, о чем думают там представительницы прекрасного пола. Ведь потом сами же себе локти кусать будут. Ведь начисто же отобьют всю охоту. Ведь потом приползут на коленях, умолять станут, чтобы к ним хоть немножко сексуально бы домогались, ан глядь, а у мужчин уже в привычку вошло, укоренилось.

Первым делом разрешить многоженство, а потом и кровную месть… Или сначала кровную месть, а потом многоженство – в каком угодно порядке, не имеет значение. Следующим указом вернуть дуэли – почему бы и нет, а за одно уж логично всем пересесть на коней.

Уже хорошо – все на конях, есть кровная месть, многоженство, дуэли, правда, работорговлю вводить не нужно, она и так расцветает пышным цветом… Там дальше было бы логично начать сжигать на кострах ведьм, закрыть Америку, отрыть Галилея и заставить его отречься от того, что земля якобы круглая, разрешить гладиаторские бои, понаделать каменных идолов – ну и так далее.

А не проще ли сразу, чтобы не разводить всю эту мутотень, понаделать шкур и вернуться в пещеры – начинать новую жизнь, так уж с самого, что ни на есть начала.

Мой отец был лысым… Мой дедушка был лысым… Причем в прямом и переносном смысле одновременно. Короче, они не могли, были не в праве взять вдруг и возмутиться привычно: «А я что, лысый, что ли?!» Потому что они были действительно лысыми. По жизни и по судьбе.

И я, конечно же, тоже боялся полысеть. Я страшно боялся полысеть. Ой, как я боялся полысеть!.. Помню, когда мне было уже лет 20, отец, поглаживая меня по моей дремучей шевелюре, любовно говорил: «Ну, ничего, скоро, очень скоро ты тоже полысеешь, как я». С течением времени тревога в голосе отца по поводу моего, казалось, близкого уже облысения стала нарастать. «Ну, вот, вроде бы, уже совсем скоро» - говорил он, не без оптимизма вглядываясь в мои волосы на мое 30-ти летие. «Но уж в 45 уж точно» - убежденно повторял он через 10 лет.

К слову замечу, некоторые лысеют очень красиво. Как осенняя роща. Авторитетно, я бы даже сказал. Ленин, Джек Николсон, Михаил Жванецкий… И вообще, появилась даже мода на лысоватость. Это вызывает определенное доверие.

И вот теперь, когда моего старика уже нет на свете, я хочу сказать ему, если он, конечно, меня слышит.

«Отец, не волнуйся! Еще не все потеряно. Еще есть надежда, что я облысею».